Всё можно: узы разорвать,
Забыть о них, к примеру,
А можно тщетно звать и звать
Друзей, теряя веру.

И в патетической мольбе
Безумствовать, терзаться,
Себя жалеть, самой себе
Покинутой казаться…

Но можно так: не ждать, не звать,
А свежестью ночною
Дышать замедленно – и знать,
Что все мои – со мною.

И, как пред чувствами ни слаб,
Но всё ж внушит рассудок,
Что одинокость – лишь этап,
Как ночь – лишь время суток.

И так гуляют сквозняки
В листве ночного сада,
Что ни пожатия руки,
Ни слов сейчас не надо.

Вздохну – и просто заживу,
Не в дар и не в отместку.
И бегством впредь не назову
Обычную поездку.

И стыдно быть, пойму я вдруг,
С прекрасным миром в ссоре:
Горяч июнь, и ласков юг,
И благодушно море,

И кипарисов острия
Отточены, как перья,
И нет причины для нытья,
Для злобы и безверья.

Под мелодичные шлепки
Воды по парапету
Я впрямь поверю, что тоски
Уже в помине нету…

Опять, как во времени оном, грядет испытанье любовью,
Планида чудит и морочит, пророчит мне новый подъём,
Где снова не будет предела смятению и многословью,
И дрогнет прекраснейший возраст, поросший, казалось, быльём.

О, я ещё, кажется, в силах вприпрыжку взбежать по ступеням,
Какие-то прошлые бредни весёлым пером зачеркнуть,
Дышать холодеющим небом, пронзительным дымом осенним
И кинуться, не оглянувшись, в кромешную новую жуть.

…Уже надвигается утро. Свистит безымянная птаха.
Встаёт над водой оловянной рассвет, ослепительно рыж.
Да разве я смела помыслить о крыльях такого размаха,
Подъемлющих выше деревьев, сует, суесловий и крыш?

О, я ещё в силах упиться простором, судьбой и дорогой,
Где нет отрезвляющих истин и горестного багажа,
И видеть ребяческим зреньем, без символов и аналогий,
Как зябнут зелёные листья, под ранним морозом дрожа.